... образ жизни и ситуация, складывающаяся вокруг человека, формирует мировоззрение его и философию в большей степени, нежели образование и чтение книг. Я это особенно хорошо понял, поработав пару недель в одном из интеграционных германских проектов в качестве социального наставника новоприбывших эмигрантов. Из восьми десятков посетителей, с которыми мне пришлось общаться в те десять рабочих дней, показались наиболее характерными, хотя и не типичными, персонажами русской эмиграции в Берлине именно эти пять человек┘
Дама в гневе и в норковой шубе
Женщине под пятьдесят. Со следами былой особо яркой красоты, присущей дамам с семитскими чертами лица, с хорошо ухоженными руками и кожей. Одета не элегантно, но, что называлось в СССР шикарно, то есть разряжена до крайности, во всем заметна ⌠фирма■, на пальцах перстни с камнями, потеет в нелепой в Германии норковой шубе, пальцы слабые, не знающие ни стирки, ни глажки, с накладными ногтями. Она √ жена просителя, который сам обратиться со своей просьбой за советом в наш проект не желает, предпочитает, чтобы делами его занималась она.
Дама желает получить для отсутствующего здесь супруга документы, которые дадут основание ее мужу претендовать на звание германского пенсионера.
- Он √ диссидент! √ с напором говорит дама. √ Настоящий диссидент. Его вся Белоруссия знает. В смысле, Беларусь. Ему надо остаться в Германии. Как пенсионеру. А то мне что √ назад возвращаться? К бульбашам?
От слов этих я, признаться, слегка тупею, но не спорю, слушаю.
- Мне нравится здесь жить. В Германии все лучше, чем в Белоруссии. Денег, правда, дают мало. Но квартира бесплатная, у обоих пособие по безработице. А будет пенсионером, можно будет и по заграницам кататься. Без виз. Понятно вам?
- Понятно, - киваю. √ Вам нужно гражданство Германии.
- Да зачем нам гражданство? Если будет гражданство, то он уже √ не диссидент. А диссидентам тут больше платят, чем экономическим беженцам. И всякие льготы дают. Еще бы пенсию ему √ так и вообще было бы хорошо. А то в Арбайтсамт (бюро по трудоустройству √ примечание автора) чуть не каждый день зовут, работу предлагают. А ему нельзя √ он книгу пишет. Про наши страдания. В Беларуси.
- Ваш муж сидел в тюрьме белорусской, как диссидент?
- Да что он √ дурак, что ли, по тюрьмам мыкаться? Он - диссидент! Он против Лукашенко. Это √ президент белорусский. И сюда приехал, как преследуемый. За политические взгляды. Вы тут, немцы, нихрена не понимаете. У нас в Беларуси √ тоталитаризм. А мой муж √ за демократию. Ему пенсия нужна.
- Я √ не немец, я - русский. Здесь работаю.
- Ну, так должен понимать. У вас вон в России демократия, а нас ее нету. Вот и перебрались мы в Германию. Четвертый месяц уже.
Я вспоминаю, как десять лет тому назад, когда порядки с пенсионным законодательством в Германии были не столь строги, как сейчас, у меня взяли в управлении по пенсионным делам документы по инвалидности на рассмотрение только через полгода после приезда в эту страну. Поэтому сказал:
- Мне кажется, вы спешите. Срок подачи документов на начисление пенсии может быть произведен только через полгода после получения вашим мужем немецкого гражданства.
- Что ты мне лапшу на уши вешаешь? √ возмущается дама, дохнув на меня из-под шубы паром перегретого тела в смеси с настоем дорогих духов. √ Я уже была в ихнем собесе. Вот┘ √ добывает из поставленной у ног хозяйственной сумки огромную кипу бумаг, бросает на стол. √ Читай. Тут по-немецки. Отказали? Или попросили подождать?
Пробежав глазами переводы на немецкий язык копий белорусских документов, я обнаруживаю, что аттестат ее мужу выдан в 1980 году, а институт он окончил в 1986-ом.
- Так он же совсем молодой, - отмечаю вслух. √ Ему ж едва за сорок. Рановато претендовать на пенсию.
- Как за сорок? √ выпучивает она глаза и, достав бумагу с фотокопией паспорта мужа, тычет мне под нос. √ Глянь! Он √пятьдесят второго года рождения! Ему пятьдесят три. Ему положено.
Наглость дамы не сердит меня, а лишь вызывает улыбку.
- Кем положено? √ спрашиваю. √ Я вот тоже с пятьдесят второго, инвалид, а работаю. И пенсию мне дадут не ранее, чем в шестьдесят семь лет. По закону. Потому что я √ не немец, я √ русский. И это √ по закону. Расисткому по сути, но все равно закону.
- Он √ диссидент, - резко обрывает меня дама. √ Политически преследуемый. Ему полагается. Я знаю.
Я вспоминаю, как десять лет тому назад мне не помогли для получения пенсии в Германии ни свидетельства о четырех арестах КГБ, ни документы об отсидках за инакомыслие, ни даже справка о десятилетнем пребывании в ссылке. ⌠В шестьдесят пять лет вам это все зачтется■, - спокойно объяснила безликая, как фоторобот, флегматичная чиновница, укладывая такую же толстую пачку моих бумаг в серую папку с металлическим скобами. Ибо тогда еще возрастной ценз для получения пенсии в ФРГ был на два года ниже нынешнего. Инфляция социальной защиты, так сказать, вкупе с усилением межнациональной нетерпимости.
- Вот письмо из ферзорунгамта (управления по делам о назначении государственных пенсий √ примечание автора), - показываю на один из принесенных ею документов. √ Здесь сообщается, что ваш муж может быть пенсионером в Германии, если станет гражданином ФРГ, поработает здесь, производя отчисления в пенсионный фонд страны, не менее пяти лет, да и то в соответствующем по закону возрасте. То есть через четырнадцать лет.
- Во, блин, фрицы дают! √ в сердцах ругается дама. √ Он у меня в Беларуси двадцать лет пенсию получал. По второй группе. Я в облВТЭК работала. Так ты сам понимаешь┘ - улыбается при этом. - А здесь, значит, пролет?
Я пожимаю плечами. Слушая эту даму, я уже сомневался в том, что законы ФРГ могут оказаться в отношении нее незыблемыми.
- Знать бы, кому на лапу дать┘ - произносит она задумчивым голосом, глядя при этом на меня с ожиданием во взгляде.
Я понимаю, что доверительность наших отношений перешла некий предел, за которым уже может случиться и криминал в виде рукоприкладства. Тем более, что потных банный дух вперемежку с запахами французской парфюмерии вызывает трудно сдерживаемую тошноту.
- А почему вы с мужем в Польшу не эмигрировали? √ спрашиваю я. √ Уж тамошнее правительство ненавидит Лукашенко больше, чем германское. И средства выделяют поляки на борьбу с белорусским режимом немалые. Радиостанцию новую соорудили, вещают до самого Смоленска, грозят оттяпать половину Беларуси - вплоть до границ 1920-1939 годов. Самое место для жизни и работы диссидентам из Беларуси.
- Ты что √ сдурел? √ округляются глаза жены диссидента. √ Какой дурак в Польшу поедет, если можно в Германии пристроиться?
Я не собираюсь спорить. Мне уже ясно, какого рода политические убеждения толкнули ее мужа на борьбу с Лукашенко. Объясняю даме, что в письме из управления по начислению пенсий отмечено, что ее муж обязан предоставить подлинник его аттестата об окончании средней школы и подлинник диплома, чтобы в стаж его работы можно было включить и годы его учебы. К тому же нужны соответствия дат выдачи аттестата и диплома с датами в свидетельстве о рождении и в паспорте. Но добавляю:
- И все-таки пенсию он может получить только в шестьдесят семь лет┘
Дама не дает мне закончить мысли, прерывая мои объяснения классически диссидентской фразой, достойной академика А. Сахарова, классиков новоруссской литературы А. Битова, А. Солженицына, В. Войновича и других присно с ними борцов за социальную справедливость для отдельно взятого богоизбранного народа:
- Совсем зажрались вы на х┘ в своей е┘ной Германии! Что ты считаешь, нам надо было в Белоруссии остаться и х┘ сосать? Да мы с мужем и белорусами-то стали только восемь лет назад. А раньше евреями были. Понятно тебе? Аттестат тебе нужен, диплом? Будет тебе и аттестат, будет и диплом. Какие нужно┘ - потом кокетливо улыбается и, подмигнув мне, заканчивает. √ А хочешь √ и тебе сделаем?
Судя по всему, муж ее и впрямь станет германским пенсионером скорее меня. Года так в пятьдесят четыре┘ или сорок четыре от роду. Какие пришлют ему документы из Беларуси┘
Дама из гарема
Европейской внешности женщина лет тридцати. Широко распахнутые, словно находятся в вечном изумлении, ярко-голубые глаза, чистая белая кожа, нежный овал лица, оттененный белым шелковым платком, повязанным так, как это делают баптистки, тонкие, изящные пальцы пианистки с аккуратно ухоженными, но не покрытыми лаком ногтями, платье черное, закрытое до шеи, черное же пальто аккуратно сложено и лежит на коленях.
- Мне нужно, чтобы вы написали за меня письмо, - говорит она по-русски чисто, без какого-либо акцента. √ В сберегательный банк города Штраусберг.
Через несколько минут выясняется, что дама √ русская немка, замужем, бездетна. И муж, и она не знают немецкого языка, жили более года в расположенном возле Берлина городке Штраусберг, оплачивая там жилье и отопление, теперь перебрались в столицу. Что же касается письма, то им нужно вытребовать из банка деньги, которые они переплатили за отопление √ около пятисот евро.
- Это √ наши деньги, - уверенно говорит дама. √ Они нам нужны. Мы сейчас не работаем. А мужу надо съездить на Родину. Он соскучился по маме.
⌠Смешанный брак, - понимаю я. √ Он √ русский, наверное. Родителей сюда не выпускают, вот и тоскует мужик. А она √ молодец. Ишь, как переживает за мужа■.
- И давно муж не работает? √ спрашиваю.
- Он никогда не работал, - отвечает она. √ Ни здесь, ни дома.
- А вы?
- При чем тут это? Я за письмом пришла.
Ситуация кажется мне нелепой. Дело в том, что в Германии действует порядок предоплаты за отопление жилья, то есть жилец заранее оплачивает тепло в доме. По окончании года излишки затрат переносятся в качестве предоплаты на следующий год проживания, а недостача компенсируется жильцом в одноразовом порядке. Если жилец переезжает, то выплаченную им сверх нормы сумму домоуправление обязано в течение полугода вернуть ему или перечислить на счет того домоуправления, куда переехал этот жилец. Но┘
┘ в связи с тем, что жилец и его супруга не работали, а получали социальное пособие по безработице, оплату жилья и тепла брало на себя учреждение по названию Арбайтсамт, то есть управление по труду. Значит, именно это учреждение переплатило за неиспользованное тепло и потому может лишь оно, в качестве юридического лица, претендовать на те деньги, что хочет получить сидящая передо мной дама.
Все это я и объясняю красавице как можно кратче и доходчивее.
Реакция дамы поражает меня:
- Что я, зря всю зиму мерзла? √ восклицает она, вытаращив и без того огромные свои глаза до величины чайных блюдец. √ Мы ни разу не включали отопления.
- Но деньги за отопление платили домоуправлению не вы, - пытаюсь я вновь объяснить ситуацию. √ То, что вы требуете, означает присвоение чужой собственности. То есть воровство. Вы с мужем вправе спать хоть голыми при открытых окнах среди января, но не вправе требовать, чтобы вам платили за это.
- Нет, - уверенно возражает он. √ Я мерзла √ и хочу получить за это деньги.
- Вас к этому кто-нибудь принуждал?
- Нет.
- Вам кто-то обещал заплатить именно за то, чтобы вы мерзли целую зиму?
- Нет.
- Тогда ваш подвиг может быть рассмотрен лишь, как способ самоистязания, не более того.
На глазах красавицы выступают слезы:
- Напишите мне письмо┘ - провыла она.
Сидящий в кабинете напротив меня коллега, более опытный, ибо проработал на этом месте уже более десяти лет, делает мне знак √ выполни, мол, просьбу. И сочувственно улыбается.
Пришлось написать письмо в банк.
- У вас этот платок┘ - спрашиваю в ожидании, пока принтер отпечатает мою депешу, - Это √ по болезни? Или по религиозным причинам?
- Я √ мусульманка, - отвечает она скромным голосом, потупив очи.
Получив письмо, красавица исчезает, не сказав банального ⌠спасибо■, столь обычного в германском общении, что его почти не замечаешь, но при непроизнесении которого ощущаешь дискомфорт. Я говорю об этом коллеге.
И слышу:
- Она у нас уже восемь лет пасется. Мы же письма пишем для эмигрантов бесплатно. А она с мужем что придумала? Она √ русская немка, гражданка Германии. Он - турок, без гражданства и без права на работу. Раньше жили они на социальное пособие, а теперь, когда социал отменили, √ как безработные второй ступени. Каждый год в декабре меняют место жительства, и тут же начинают требовать от домоуправления деньги у домоуправления за сэкономленные воду, канализацию, свет, тепло. Таким образом, в год они наскребают дополнительный доход в тысячи полторы-две евро.
- А как же они живут? √ удивляюсь я. √ Без воды, без канализации, без света.
- Ходят в гости┘живут родственников┘ Там и моются, и едят┘ - и, обратив внимание на мою оторопь, объясняет. √ Копят деньги на дом в Турции. У него там еще три жены и пятеро детей...
Две русских┘ дамы
Две особы женского пола: лет двадцати пяти и лет на двадцать старше. Похожи и сугубо по внешним биологическим данным, и по косметическим: обе обесцвеченные курносые блондинки, обе подстрижены неаккуратно, словно кромсали друг другу космы дома швейными ножницами, прически взлохмачены, но не по моде, а по привычке к неряшливости, у обеих абсолютно одинаковый макияж, если можно назвать этим словом толстый слой пудры, наложенный поверх основательного слоя крема, и кроваво-красные пятна жирных от помады губ. Одинакового размера даже груди, выпирающие четырьмя средней величины арбузами из глубоких разрезов теплых кофт. Но одеты они по-разному: мать скромнее и с долей вкуса в отборе тонов, дочь √ вся по-попугайному напоказ, каждая деталь одежды ярка, все на ней полузастегнуто либо полурастегнуто, все существует само по себе, стремясь влезть в глаза и открыть даже то, что одеждой скрыто. Ощущение порочности от вида обеих дам усугубляется и визгливыми возмущенными голосами их, начавшими говорить с порога сразу же, не слушая друг друга, обращаясь ко мне с одинаковым напором и с желанием если не доказать свою правоту, то, по крайней мере, обвинить всех и вся во всех смертных грехах.
В бедах их виновны и прежний канцлер Шредер, и новая канцлерша Меркель, и германский Бундестаг, и русский президент Путин. Но больше всех виновата германская почтовая служба, которая не доставила вовремя по адресу, где проживают сии дамы, письмо из Джоб-центра (учреждение, занимающееся устройством безработных на рабюоту √ примечание автора) с предложением младшей из них места судомойки в частном ресторане.
- Так не бывает, - возражаю я, когда шквал жалоб, обид и претензий утих настолько, что можно оказалось и мне вставить слово. √ Если вы получили письмо с опозданием, то на конверте вашем должна быть соответствующая наклейка с объяснением причин, приведших к нарушению порядка. Тем более, что конверт с письмом казенный. У вас же конверт чистый, штамп стоит от 9 ноября, а сегодня уже 26-е.
Тут же шквал возмущенных голосов заявляете, что ⌠вы все тут повязаны■, ⌠коррумпированы вы все■, что ⌠всех вас сажать надо■, что ⌠обнаглели на нашей крови■, что все мы ⌠жиды пархатые■, что ⌠и на вас есть управа■┘
- Вы ходили по указанному в письме адресу? √ спрашиваю я минут так через десять, когда ор утихает, а старшая из дам начинает дышать тяжело. - Что вам сказал хозяин ресторана?
Женщины переглядываются. Массивные бюсты их колышутся в согласном ритме. Старшая кивает.
- Дяденька, - говорит младшая жалобным голосом, упираясь бюстом в край стола. √ Простите нас. Это все мама. Она сказала: вас обмануть надо. А я хотела сразу честно. Письмо я получила вовремя. Но сами понимаете┘ - подняла над столом грудь, выпятила ее, представив моему обозрению слегка осыпанную пудрой нездоровую коду, распахнула две пятерни, показывая кольца, перстни и вялые пальцы. √ Я √ посудомойка? Че они √ сдурели совсем? Я √ баба в соку.
И шевелит левым плечиком эдак √ вот я какая!
- Словом, - перебиваю откровения, - вам не хочется работать посудомойкой. И вы не явились в ресторан в назначенное вам время.
- Ага, - отвечает она, и принимается смотреть мне в глаза сладко, касаясь кончиками грудей стола, улыбаясь кокетливо, объясняя совсем уж слащавым голосом. √ Я ж молодая еще. Мне жить надо.
Мама, увидев, что дочь увлеклась не тем, чего ради они пришли сюда, решается перебить глупышку и объясняет мне суть проблемы по-своему:
- Нам сказали, что теперь у нее тридцать процентов от пособия по безработице отнимут. Правда, что ли?
- Правда, - отвечаю я, хотя, знаю, конечно, что лишить человека социального минимума в Германии сложно. Для этого нужно иметь более вескую причину, нежели просто одно непосещение предложенного Джоб-центром места. √ А вы все-таки в ресторан сходите.
- Да были уже, - вздыхает мать. √ Вчера. Пришли √ а нам говорят: место занято. Там турки работают. Они на нас так смотрели, аж губами чавкали.
Хочется спросить: ⌠Чего же не остались там?■ Но я спрашиваю:
- А при чем тут немецкие канцлеры?
- Так нам в коридоре сказали, что вы √ журналист. А журналисты канцлера не любят. Если перед вами канцлера ругать, тогда вы поможете. А какого √ Шредера или Меркель √ не сказали, - объясняет младшая из дам, и совсем по-детски шмыгает носом.
Мать сердито фырчит и, достав из сумки пачку бумажных салфеток, сует ее дочери в руку.
Я же прячу глаза, делаю вид, что не слышу трубных звуков. По окончании процедуры выбивания дамского носа объясняю старшей, что младшей из дам потеря тридцати процентов из содержания за безделье не угрожает. Пока что. Но в следующий раз надо быть аккуратней, не нарушать установленных законом порядков для безработных. Никто не вправе ее заставить работать по специальности, с которой они не в силах справиться, но для того, чтобы отказаться от предоставленного Арбайтсамтом места работы, надо написать объяснение своего поступка на обратной странице присланной бумаги. И показываю где и что писать.
Прощаются дамы учтиво и тепло, глазами облизывают меня, сладко улыбаются и приглашают в гости, на чай:
- Посидим. Выпьем, - синхронно говорят они, слаженным дуэтом, столь непохожим на недавний ор, - музыку послушаем┘ - глядят уже откровенно бесстыже. √ Хоть мужиком запахнет в доме.
И вновь улыбаются, пятясь к дверям, едва ли не кланялись в пояс.
Матерый
Грузный, хорошо ухоженный мужчина, черная с серебром седины голова аккуратно подстрижена профессиональным парикмахером √ явление редкое среди эмигрантов, ибо большая часть их редко ходит к немецким цирюльникам, предпочитая кромсать друг друга бесплатно. Одет в добротный дорогой костюм-тройку, при элегантном в полоску галстуке. На правом безымянном пальце √ след от широкого не то кольца, не то перстня. Внешность √ типично кавказская. Впечатление √ как от заведующего шашлычной или директора овощной базы советской поры. Та же самоуверенность во взгляде, та же раскованная поза хозяина жизни. Живет в Германии вот уже шесть лет, языка немецкого не знает совсем. И вот получил письмо из Арбайтсамта с требованием полгода посещать курсы немецкого языка, изучать государственный язык страны за государственный счет.
- Не хочу, - говорит он таким тоном, словно отказывается от испорченного яблока. √ Да и виза у меня заканчивается 2 декабря.
То есть он имеет право жить в Германии еще только трое суток.
- Сходите в управление по регистрации иностранных граждан, - говорю я. √ Еще успеете продлить визу.
Заведующий овощной базой превращается в грузчика из подсобки третьеразрядного кафе. Глаза закатываются, речь становится невразумительной, по-русски лепечет несвязно. Создается впечатление, что передо мной и впрямь сидит дите кавказских гор, всю жизнь пропасшее овец между двух вершин возле текущего с ледников ручья, под открытым небо с вечно парящим там орлом:
- Трагедия┘ Карабах┘ Резня┘ Жертвы
Знакомый трюк. У меня был однокурсник Амиров из Ленкорани, знавший русский язык основательно, но на экзаменах всегда теряющий дар речи и превращающийся в лепечащего дитенка, тоскующего по горным вершинам Кавказа, где его ждут полуголодные пятнадцать братишек и сестер, которые помрут от голода, если их старший брат не получит диплома и не вернется на Родину инженером. Преподаватели хлюпали носами и ставили Амирову вожделенные тройки. Сей полунемой грузчик вызывал у меня вовсе не чувство сострадания, а скорее веселья. Ибо с Амировым мы в студенческие поры изрядно дружили, гуляли, пили, были откровенны. Я знал всю подноготную этого пройдошливого племени директоров овощных баз, кем, в конце концов, и стал Амиров через три года после окончания технического института. Поэтому я лишь молча слушал посетителя и поддакивал ему в полагающихся местах.
Оказывается, заведующему овощной базой не требуется от меня помощь в оформлении бумаг по продлению визы на право пребывания его в Германии. И провожать его в качестве переводчика в вышеназванное учреждение не надо. Даже учить немецкий язык у него нет желания. Но без справки о том, что он изучает указанный язык, визу на право жить ему в Германии могут не продлить┘
И тут дитя гор подает мне паспорт, подобного которому я раньше, признаюсь, не видел: больше обычного раза в два, без герба и неопределенно серо-зелено-желтого цвета, с кучей печатей внутри, с массой наклеенных виз, при изучении которых оказывается, что передо мной сидит человек без гражданства и без права на постоянное проживание в Германии. Только временно, только с визами, продлеваемыми каждые два года┘
- Вы кто по нации-то? √ спрашиваю. - По-настоящему.
- Как нас резали!.. Как убивали!.. Шестнадцать ножевых ран!.. Но выжил┘
Из сбивчивой речи разом забывшего остатки русского языка горца все-таки выуживаю главное: он √ азербайджанский армянин, житель не то Степанакерта, не то Сумгаита, оказавшимся изгоем, потерявшим Родину в виде Азербайджана и спасшимся от голодной смерти в сердобольной Германии.
- Кровь рекой┘ Эти мусульмане┘ Мы - христиане. Должны быть вместе┘ Против газавата┘
- Оформите тогда политическое беженство, - предлагаю я. √ Это избавит вас от множества проблем.
- Э, нет! √ разом обретает способность связно говорить дитя Кавказских гор и Прикаспийских равнин. √ Я в Баку летаю. Туда-сюда товар вожу. Ты что, мужик? Я к тебе учиться пришел, а не советы спрашивать.
Ушел, сердито хлопнув дверью.
На следующий день секретарша шефа спросила у меня (по-немецки):
- Вчера приходил черный такой, богатый. Вы помните его?
- Да. Конечно. Паспорт амундсеновский.
- Зачем он хочет заплатить нам? Вы не знаете? За него же платит государство. Он может учить немецкий язык бесплатно. Если он опять придет, вы объясните ему, пожалуйста, чтобы не беспокоился.
Как объяснить немке, что похожий на директора овощной базы бывший азербайджанский армянинё ставший уж давно космополитом, посещающим проклинаемый им Азербайджан несколько раз, судя по штемпелям в пасъпорте, в год, хотел заплатить именно ей и именно за то, чтобы она позволила ему НЕ ИЗУЧАТЬ немецкий язык, а только числиться слушателем курсов?
* * *
Больше я владельца амундсеновского паспорта, не видел.
Впрочем, и меня с моего стула за столом с компьютером турнули. Три дня спустя. По двум доносам.
Первыми пожаловались на меня те две грудастые крашенные блондинки, что боялись потерять тридцать процентов пособия по безработице и приглашали меня в гости. Они зашли к моему шефу и заявили, что я - журналист и что я что-то записывал во время беседы с ними.
Вторым было сердитое письмо белорусского диссидента, обвиняющего меня в том, что я назвал законы Германии расистскими, и потому не могу быть (далее цитата) ⌠достойным гражданином вашей великой страны■. Немецкую копию письма (перевод осуществили в Интернациональном Пен-клубе) белорусский диссидент отправил в суд земли Берлин с присовокуплением заявления о том, что я не люблю евреев, а потому должен сидеть в тюрьме.
Меня тут же перевели не только в другой кабинет, но и в другой район Берлина на работу, не связанную с проблемами интеграции в Германии эмигрантов из СНГ┘
