НЕ ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ
«АЭРОФЛОТА»
Незатейливые рассуждения
германца по поводу рассказа русского писателя Л. Нетребо
«Джокер»
Прозу сибирского писателя Леонида Нетребо я люблю особенно. Стоят у меня на одной из книжных
полок в Германии две его книги рассказов и очерков – и я их регулярно
перечитываю. Просто так, для кайфа. Уж больно стилист хороший, выписывает
словами такие узоры, что порой дух захватывает и хочется встать и поклониться
ему, словно мэтру. Ибо совсем пропало в книжной нынешней макулатуре истинно
русское слово и изящный сугубо русский речевой оборот без мата и без одесского
типа германизмов. Пишет он неторопливо, публикуется нечасто – в основном, в
журнале «Сибирские огни» и на сайте «Русский переплет», в «Литературной газете»
и на ряде зарубежных сайтов, - но всегда выступает знаково,
неожиданно и очень умно. Нетребо – один из редких
сегодня русских писателей, у кого следует учиться не только литературному
мастерству, но и, я бы сказал, правде жизни.
Последний рассказ этого писателя,
обитающего на Ямале вот уже тридцать с лишним лет, носящий название «Джокер», -
тому яркое свидетельство. Потому и речь тут пойдет именно о нем.
Рассказ этот – остросюжетный, многоплановаый, но в двух словах это - история захвата
авиалайнера террористами. Тема очень распространенная в последние годы во всем
мире, в СССР стала эксплуатироваться молодыми авторами с 1969 года, когда героически
погибла бортпроводница, спасшая пассажиров самолета от действий семьи литовских
террористов, с придумыванием великого множества сюжетов этого события. С годами
число рассказов, повестей, кинофильмов росло, качество их становилось все ниже,
выработался набор штампов при описании героев-летчиков, героинь-бортпроводниц,
героев-пассажиров и даже четвероногих героев, успешно противостоящих
стандартным антигероям-террористам. Разнообразили все эти маски лишь
посторонние основному событию детали, делающие фабулу закрученнее
и пошлее. Дело дошло до того, что спасать пассажиров самолетов от нападений
террористов пришлось голливудским спасателям планета Земля.
И вдруг «Джокер» - история о том, как
куражливый и напившийся коньяком пассажир, кочевряжась перед красивой
блондинкой и понравившимся ей парнем, объявляет через стюардессу экипажу
летящего самолета о том, что воздушное судно заминировано, а у него в руке
находится пульт дистанционного управления от мины. Экипаж верит. Безоговорочно.
И начинает ублажать объявившего себя террористом пассажира коньяком до того
активно, что тот распоясался и стал приставать к понравившейся ему девушке, а
все остальные пассажиры терпели всю эту длящуюся более часа сцену и делали вид,
что ничего особенного в салоне самолета не происходит.
Ситуация обычная в современной России,
описанная миллионами журналистов, писателей, кинематографистов и рассказчиков
несчитанное количество раз. Но с обязательным при этом описанием вмешательства
некого героя из числа вышеназванных, который побеждает хулигана и покоряет
героиню для того, чтобы в конце повествования прозвучал «Свадебный марш»
Мендельсона.
Но у Нетребо все
происходит не так, как требуют законы жанра, а так, как происходит это в жизни.
Ибо он, как и все мы, знает, что настоящих защитников поруганных женщин в этом
мире единицы, что встреча с одним из них для женщин – величайшее событие в
жизни, тот самый «джокер», каким назвал себя напившийся до чертиков и расхулиганившийся авиапассажир. А еще автор поставил
персонажей своих в патовую ситуацию в замкнутое
пространство, которое нельзя никому покинуть никаким иным образом, кроме как
оказавшись под прицелом снайперов и в сопровождении бойцов ОМОН-а.
Или умереть. Всем.
Потому что никто ведь, кроме самого
Джокера, не знает, что тот самый сверток в газете, названный им дистанционным
управлением мины, является на самом деле всего лишь заработанными на Севере
стопками рублей. Все хотят жить. И всем, в общем-то, наплевать на то, что
сделает хулиган с женщиной, пока они летят на высоте девяти тысяч метров над
землей.
«Пусть хоть что сделает с ней, - думает
каждый из них (согласно стереотипу жанра с участием героев). - А нам бы лучше
не вмешиваться и долететь хоть даже до заграницы. Но остаться живыми. И пусть
тогда полиция гаденыша этого пулями изрешетит или
ножами изрежет, - и каждый при этом добавляет про себя то, что тоже не
укладывается в стереотипы современных журналистики, кино и литературы . – Лишь
бы среди нас не случилось оказаться герою. Полезет в драку – а террорист нас
всех отправит к праотцам».
Но Нетребо
выбирает главным персонажем своего рассказа не героя. То есть это - не один из
тех пятидесяти двух стандартных типов характеров, что становятся главными
персонажами в литературных произведениях, посвященных захвату террористами заложников.
Писатель Нетребо назначает на роль наблюдателя за
всей этой мерзкой сценой находящегося в непосредственной близости с Джокером
парня, который только что на посадке в промежуточном авиапорту
«клеил», то есть старался понравиться спутнице по авиаперелету,
старался завести с ней знакомство с дальним прицелом на интимную близость на
курорте, а то и на брак. Ибо очень уж понравилась блондинка молодому человеку.
И вот через призму видения именно этого
отягощенного страстью юноши, чрезвычайно интеллигентного, доброго и умного,
читатель смотрит на откровенного подонка Джокера для
того, чтобы понять НЕ ПОЧЕМУ НАДО стать героем и одним ударом прекратить это
безобразие, а чтобы понять, ПОЧЕМУ ВМЕСТО СОВЕСТИ природа дала «этому умному и
красивому джигиту ишака, а не коня», - как написал много лет тому назад, когда Нетребо был юношей, земляк его Олжас
Сулейменов.
В этом и состоит основное отличие рассказа
Нетребо «Джокер» от прочих художественных
произведений, повествующих о трусости толпы, предстающей перед откровенным подонком. И мы становимся свидетелями душевных переживаний
этого персонажа¸ становимся участниками историй его жизни, воспитавших в
нем то, что называется инфантилизмом. Ибо:
«Небольшой опыт и богатая интуиция
подсказывала: от водянистых глаз можно ожидать чего угодно. Они, как правило,
принадлежат волку, временно свободному от клетки, которого на коротком поводке
вывели погулять в людное место».
Так видит Джокера ухажер за блондинкой
сразу, как только увидел, что на месте, которое предназначалось ему, будущий
«террорист» уселся по-хозяйски.
И не прогнал хама. Уступил ему место рядом
с понравившейся девушкой. Не прикрыл ее хотя бы боком от владельца стылых
водянистых глаз. То есть предал еще лишь вспыхнувшую в нем нечаянную любовь.
Точно так же, как это сделал он в пору подростковую, когда случилось ему
совершить низкий поступок, а потом всю жизнь вспоминать о нем таким образом:
«Если иногда доводилось проходить мимо
парка, старался не смотреть на скамейку, немую свидетельницу его позорного страха.
Который спровоцировал или выявил - что, впрочем, одно и то же - его
принципиальную готовность к низости».
Такого уровня самобичевания русская
литература не знала доброе столетие. Двадцатый век вообще подарил миру слишком
много русских литературных характеров, не способных искренне чувствовать и
раскаиваться в том, что является их сущностью, а потому нет смысла переваливать
свою вину на другого человека. Тут для аналогов надо искать персонажей в
христианской литературе разве что. Или в «Отце Сергии» Льва Толстого.
И при воспоминаниях своих вконец самоуниженный пассажир не только не перестает слышать
похабные речи Джокера, но и вникает в них, оценивая
таким образом:
«Слушая этот примитивный монолог, Сергей
пришел к выводу, что заставлять окружающих слушать известные, а порой и просто
избитые, истины, было одним из методов самоутверждения Джокера. Который не мог
не чуять молчаливого раздражения слушателей, но, видимо, именно это и
доставляло ему удовольствие».
Ибо в сути своей неудачливый ухажер – раб.
И рабом был всегда. Еще с тех пацанских пор, когда он
чуть не попал под трактор на велосипеде, а потом тупо смотрел на плачущего от
облегчения и перенесенного ужаса тракториста – и:
«Сергей потом часто думал: от чего плакал
тракторист? Причина собственных слез была почти понятна: сам Сергей ревел из
жалости к пропавшему велосипеду и от перспективы того, что обо всем нужно будет
рассказывать родителям. Ну, может быть, еще и оттого, что был потрясен
картиной, доселе им невиданной - рядом плакал взрослый человек... Страха за
себя, ни тогда, под трактором, ни после, когда прокручивал памятью этот
короткий, но достопримечательный жизненный эпизод, не было. Взрослея, Сергей
приходил к выводу, что после встречи на заре жизни с тем парнем со свинцовыми
глазами, когда он испытал сковывающий ужас, исходивший от человека, - всякое
иное насилие не задевает его дух, не ранит его эго»
Сильное признание: собственный ужас для
пассажира важнее ужаса, переносимого на его глазах другим человеком. То есть
пассажир (по-видимому, все-таки типичный посторонний, хотя и не безразличный к
жертве) свой страх и свою боль почитает значимей ужаса, обуявшего девушку,
когда Джокер совсем распоясался и стал не просто домогаться ее, а фактически
пытаться изнасиловать. Две фразы, равнозначные размышлениям А. Камю над этим
вопросом. И касаемо оно того, почему добропорядочные немцы шли в эсесовцы и
охранниками в лагеря смерти Третьего Рейха.
И это открытие писателя Леонида Нетребо, равнозначное озарениям великого философа 20 века
продолжается дальше НЕ ДЕЙСТВИЕМ типичного пассажира самолета, захваченного
террористом, а новым его воспоминанием об одной из бесчисленных студенческих
драк стенка на стенку, типичных для послевоенного времени и бессмысленных,
после которой он…
«… лежал в студенческой
больнице с проломленным черепом и, анализируя побоище и свои собственные
результаты в этом массовом действе, с удивлением ставил знак равенства между
стихией природы и стихией толпы: то и другое смертельно, но – неодушевленно».
То есть главный персонаж рассказа Нетребо вдруг осознал, что в качестве единицы в толпе он –
лицо неодушевленное. И означает это, что все, что происходит с ним, происходит
и с другими пассажирами самолета, столь же неодушевленными.
Тут бы Леониду Нетребо
отправить самолет с грузом живых трупов на борту на пике в землю, как следует
писать повесть экзистенциальную по Камю. Но писатель русский верен логике
бытовой и естественной. Девушка, скинув туфлю, бьет Джокера красивой и
сильной ногой так, что тот слетает с кресла, а типичный авиапассажир, став,
наконец, Сергеем, бьет бандита бутылкой по голове.
А там и заключение - примечательное, очень
достоверное и характерное для нынешней Руси: бортпроводница объявляет Сергея и
блондинку, которую, оказывается, ждет в аэропорту парень, соучастниками Джокера
по захвату самолета. Совсем не героическая стюардесса выносит обвинительный
вердикт жертвам нападения террориста и, обращаясь к милиционеру после посадки
самолета в аэропорту, заключает:
« - Дурдом. Они все трое ненормальные»
Хотя, если приглядеться, то ненормальные
все сидящие в самолете: и пассажиры, и летчики, и бортпроводники. Нормальная
только блондинка, осмелившаяся в этом обществе безразличных друг к другу неслучившихся героев постоять за себя.
