02.08.2020
08:53

И вот этого автора взяли в Третьяковскую галерею

01.08.2020
20:46

Проверка на вшивость

31.07.2020
09:53

Элементарно, Ватсон

30.07.2020
08:00

Расшнуровался Шнуров? - Нет!

29.07.2020
10:34

С чего Сальвадор Дали начинал в сюрреализме

28.07.2020
11:14

Рождение сюрреализма у... левых

27.07.2020
10:51

Недостаток как продолжение достоинства

26.07.2020
21:17

Быть логичным не значит быть правым

25.07.2020
10:03

Накрутить-то себя можно...

24.07.2020
10:02

Так и не понятый Высоцкий

24.07.2020
08:48

В связи с дискуссией о Мемориале подо Ржевом

22.07.2020
12:02

Подумаем Вместе. Я - с клавиатурой.

21.07.2020
22:21

Определённость живописи

20.07.2020
17:59

Почему Леонардо да Винчи гений

19.07.2020
22:16

Что такое плохо

18.07.2020
12:50

Поймал?

17.07.2020
18:28

Ошибка Фаворского

16.07.2020
16:14

Жалко

15.07.2020
15:52

Вдруг что-то получится...

14.07.2020
14:36

Кухня дела

Обычно кухню дела не показывают, а мне вдруг захотелось. Я вспомнил совет одного критика критикам показывать движение по разным вариантам толкования и тем демонстрировать путь к верному. – Ну чем не показ кухни дела?

Я подозреваю (из-за высокопарности и абстрактности понятий в первой строчке {“смысл этой жизни"}), что разоблачение (см. тут) некачественности одной знаменитой песни – “Есть только миг между прошлым и будущим…” – можно применить к песне Макаревича “Я смысл этой жизни вижу в том…” (Альбом “У ломбарда”, 1991).

Я смысл этой жизни вижу в том, Чтоб не жалея ни души, ни тела, Идти вперед, любить и делать дело, Себя не оставляя на потом.   Движенья постигая красоту, Окольного пути не выбирая, Наметив в самый край, пройти по краю, Переступив запретную черту.   Не ждать конца, в часы уставив взгляд, Тогда и на краю свободно дышишь. И пули, что найдет тебя, Ты не услышишь, а остальные мимо пролетят.   В полночной темноте увидеть свет И выйти к свету, как выходят к цели, Все виражи минуя на пределе, При этом веря, что предела нет.   Не презирать, не спорить, а простить Всех тех, кто на тебя рукой махнули. На каждого из нас у смерти есть по пуле, Так стоит ли об этом говорить...   Не ждать конца, в часы уставив взгляд, Тогда и на краю свободно дышишь. И пули, что найдет тебя, Ты не услышишь, а остальные мимо пролетят.

Написано через 15 лет после того, как “Машина времени” стала знаменита. Через 11 лет после начала больших гастролей в рамках “Росконцерта”. Через 5 лет после признания в Советском Союзе официальными кругами. Через месяц или два после выступления на баррикадах 20 августа 1991 года перед защитниками Белого дома. – Возможно, отсюда "пули” в тексте.

Но. Тогда не было ни одного выстрела. Однако кто мог наперёд знать, что выстрелов не будет. Так смелость у Макаревича – налицо. Или всё же нет?

Попробуем померить собою… Что я переживал в те дни? – Это было в Одессе, где была тишь, гладь и божья благодать. Я был по уши погружён в домашние дела: перевозил мебель, подаренную подругой жены, уезжавшей жить в Израиль. Мне 53 года. И я в мыслях прикидываю, куда можно обратиться, чтоб предложить себя, не знаю в каком качестве, мобилизовать меня на нужды ГКЧП (то есть, на баррикаду по другую сторону от Макаревича – поясняю). И все мысли, повторяю, в суете перевозки. С прикидыванием, какой бы крик подняла жена, если б я её бросил посреди этого процесса перевозки… Но мысли – помню точно – совершенно отрешённые от опасности и смерти. Я, наверно, подсознательно думал о ещё одной демонстрации численного превосходства тех в стране, кто 5 месяцев назад большинством голосов проголосовал за сохранение СССР, за что теперь был и ГКЧП. Я мыслил об ответе демонстрацией против Ельцина демонстрации москвичей за Ельцина, 2 месяца до того подписавшего Декларацию о приоритете Конституции и законов РСФСР над законодательными актами СССР. То есть – против СССР. Что было мне душепротивно.

Трудно мне, не бывшему тогда в Москве, представить личную опасность для жизни 20 августа 1991 года. Или всё же можно. Я ж видел телевизор. Совсем не мотивированных танкистов. Трёх задавило ж не по умыслу и трагизму, а из-за несчастного стечения обстоятельств. – Не знаю. Может, я к Макаревичу предвзят, но мне мерещится в его песне поза, а не искренность. Эти высокие слова: "смысл жизни”, “не жалея ни души, ни тела”, “Идти вперед”, “Не ждать конца”, “свободно дышишь”. Написаны они после благополучного для контр-р-революционеров столкновения с ГКЧП.

И другое подозрение: это ж музо-стихо-публицистика, а не искусство.

Благополучие победителей рок-музыкантов сравнялось с благополучием официальной советской эстрады в советское время. В СССР был огромный общественный обман и самообман, и в освобождающейся РСФСР – тоже. Там оттого официальная эстрада превратилась в "разновидность жизненной философии” (Лебедев. https://rospisatel.ru/hr-lebedev.htm). Тут – то же, но уже с массмедиа и рок-артистами, собирающими стадионы. – Всюду – "какая-то фальшь” (Там же). Даже с жертвенными особями (неужели потому, что они ж пробрались теперь на самый верх жизни?). Вот – музыка Зацепина, слова Дебренёва:

Есть только миг

Призрачно всё в этом мире бушующем, Есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь! Вечный покой сердце вряд ли обрадует, Вечный покой - для седых пирамид. А для звезды, что сорвалась и падает, Есть только миг, ослепительный миг. Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, Но не всегда по дороге мне с ним. Чем дорожу, чем рискую на свете я? Мигом одним, только мигом одним. Счастье дано повстречать иль беду ещё, Есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, Именно он называется жизнь! 1973

Ведь "показной, эстрадный характер” (Там же) имеет и эта песня про сверхчеловеков. Вы только послушайте, каким героическим, достижительным голосом на паруснике поёт в фильме “Земля Санникова” эту песню Крестовский (озвучено Ануфриевым, он же модный был). Как весело наобум Лазаря сделан и весь фильм. Время действия – начало ХХ века, а во льды Ледовитого океана отправляется парусный корабль. Марк Захаров, сценарист, наверно, издеваясь над оптимизмом эпохи застоя, сочинил сценарий, не читая Обручева. Шалопай Крестовский у него согласился быть убитым, чтоб только не идти по торосам дальше, когда трудности похода стали большими. Случай его спас от расстрела Ильиным – на горизонте он увидел землю. – Герой? – Мм. Пришедшие к диким людям русские общаются с аборигенами на русском языке. (У Обручева "Горохов [якут], знавший чукотский и ламутский [эвенкийский] языки, был необходим для сношений в случае встречи с онкилонами”.) Я, стихийный левый шестидесятник, видя тогда, в 1973 году, провал дела спасения социализма от смертельного заболевания вещизмом, для себя назвал страну империей Лжи, и надеялся только на одно, что количество этой Лжи перерастёт в качество, и те, кто наверху, вернут стране самоуправление, задушенное гражданской войной в 1918 году. Поэтому выход песни “Есть только миг” в сверхчеловеческую достижимость лично счастливого мига (а всё остальное гори огнём), было не для меня. Я зарядился ждать. А Марк Захаров и другие – нет.

Второе исполнение этой песни, раздумчивое (мне даже не хочется видеть его, Захарова, насмешки: Крестовский оказывается при переходе через ледяную пустыню сохранившим гитару). На открытой земле случилось землетрясение, какой-то нарушился баланс, и вулкан перестал согревать эту землю. Этот мир – плох принципиально. Бежать из него можно только в метафизическое иномирие (образом которого и является исчезающий миг).

Третье исполнение мелодии, уже без пения – мелодия прощания. После того, как пришедшим позволено онкилонами вернуться домой. Крестовский превращается в противоположного себе человека (в гуманиста). Он должен остаться и научить онкилонов построить тёплые жилища, а остальные должны вернуться на большую землю и вернуться сюда опять со спасательной экспедицией. – И что это со стороны Захарова? – Перерождается и Игнатий, посланный золопромышленником убить открывателей, если на острове найдётся золото (а оно нашлось). И Игнатий оставляет остающемуся пистолет. Но тот передаёт его Ильину (это, читатель. заметьте).

В четвёртый раз мелодия приобретает щемящее звучание, изображая, как влюбилась в Ильина местная. (Фильм же не реалистический – можно стерпеть такую натяжку: скоропалительную любовь? Или это тончайшая насмешка Захарова?).

В пятый раз мелодия звучит при прощании Игнатия со своей местной женщиной. И в это время (и всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет; расколото и это первобытное общество) его пронзает стрела конкурирующей фирмы, злого шамана. – Захаров набирал, оказывается, разгон (через противоположность – добро), чтоб утвердить Зло на Этом свете (свете непобедимого советского тоталитаризма, в частности) и от Этого света отказаться.

В шестой раз мелодия уже неузнаваема и даёт образ самого иномирия. И это фон следующей потери: Крестовский, оказавшийся неподалёку, из пистолета (оказавшегося не у Ильина, а у него – Захаров так насмехается над Добром) убивший несколько мгновений назад стрелявшего из лука, вдруг сам срывается и катится в пропасть. Ильин успевает схватить за какую-то верёвку, которая была на Крестовском. Но тот, понимая, что Ильин соскользнёт по снегу, верёвку перерезает кинжалом и падает в пропасть. – Захаров распоясался. Он скрыто смеётся над тем, что гуманисты считают трагедией: смерть. Ибо он, - ницшеанец? – её не боится. – На всё это под завывание ветра смотрит злое небо, на которое кинокамера смотрит с приятием.



Седьмой раз мелодия представляет собой гитарный перезвон, имитирующий похоронные колокола. – Ильин, понимай, спустился в пропасть. Крестовский оказался ещё жив. И вот его Ильин, - вполне в духе несдающихся большевиков, - упрямо тянет. Куда? К морю. Парусник что: ждёт возврата экспедиции? А Крестовский (перед смертью же, под ту самую мелодию) сомневается, - в том же по-большевистски гуманистическом духе, - не зря ли он прожил свою жизнь. И выводит, что если Ильин сумеет вернуться к своим, а потом спасти онкилонов, то "мы не зря погибли” (все, кроме Ильина).

И последний раз эта, опять изменённая и просветлённая, мелодия звучит над идущим по ледяной пустыне одиноким Ильиным. Но. За ним идут волки (мелодия искажается до неузнаваемости). Пистолет, бывший у Крестовского, когда он стрелял во врага-онкилона, оказывается у Ильина (ну, можно думать, что после смерти Крестовского Ильин пистолет у него взял), и Ильин стреляет по волкам. Как те, причём не белые, каковыми являются полярные волки,



оказались на ледяном просторе, - когда "средой обитания полярного волка является территория Арктики и тундра, за исключением значительных участков, покрытых льдом" (https://cont.ws/@vv900535441/1542356), - я могу объяснить только издевательством Захарова над казённым оптимизмом империи Лжи. – В общем, под фанфары, его везут на санях, услышавшие выстрелы чукчи, ехавшие неподалёку на оленях.

А я думаю: уж не являлся ли Захаров просто иллюстратором ницшеанства: очень уж он чётко знает, что образом ницшеанского иномирия является исчезающий миг. Он объяснил это Дебренёву. Вот тот такую песню и сочинил: логически сухую и словесно абстрактную. – Жаль, мертвы оба, а то кто-то, прочитавший эту статью, мог бы у них спросить, как такая сухость получилась.

Впрочем, не осталось ли следа какого-нибудь?

Интернет всё знает:

"Многие уверены, что композитор Александр Зацепин написал ее специально для кинокартины, но это не совсем так. В книге “…Миг между прошлым и будущим” он рассказывает, что сначала предлагал режиссерам другие песни, но они их отвергли, назвав недостаточно яркими.

Тогда Александр Сергеевич вспомнил о своей оперетте “Золотые ключи” о колхозе, в котором наступило нечто сродни коммунизму. Там передовым труженикам выдавали вместо зарплаты ключи из золота, открывавшие доступ к продуктам и другим благам. Для спектакля он уже сочинил песню “Есть только миг”. Ее он сыграл Мкртчяну и Попову [режиссёрам фильма].

Режиссерам композиция сразу же понравилась. Написать новый текст они пригласили Леонида Дербенёва. Так появилась на свет основная музыкальная тема “Земли Санникова”” (https://song-story.ru/est-tolko-mig/).

Я как в воду глядел.

"Общественное сознание в лице своих внешних выразителей и полпредов, каковыми и являлись эти конферансье, приобрело постыдный вкус к дуализму в нравственной сфере, а проще сказать – к двуличию. Одни проповедовали то, во что не верили. Другие, не веря в их проповедь, принимали её как данность. Вот что страшно-то!” (Лебедев).

Я лично, как данность не принимал, я ждал. И дождался, что власть предала и вместе с водой (тоталитаризмом) выплеснули из купели и ребёнка (неконтрастное всё же общество, пусть и лжесоциализма).

И Макаревич на новой эстраде начал вторую серию дуализма. На самом деле он второй Марк Захаров, иллюстратор ницшеанства, маскирующегося под героизм.

Но обратите внимание, читатель, я-то начал статью с согласия с Лебедевым, осудившим песню “Есть только миг”, просто дав ссылку.

А теперь я процитирую и к Лебедеву не присоединюсь:

"Эстрадное мышление исподволь проникало во все сферы, пока, наконец, в 70-е годы не стало господствующим. Промышленность, сельское хозяйство, наука, художественная проза, поэзия, драматургия, критика, публицистика, музыка, театр, кино, цирк, спорт – все эти виды общественной активности приобретали к исходу десятилетия всё более и более празднично-показной, эстрадный характер…

Впрочем, как уже было сказано, эстрада обслуживала не только активных, но и пассивных зрителя и слушателя. И для неудачников у неё нашлись слова. В 70-е годы исключительной популярностью пользовалась песня с таким вот утешительным текстом:

Призрачно всё в этом мире бушующем…

Иными словами, мне, потерявшему себя, предлагается послать этот мир... в вечность (по слову поэта В. Устинова, счастливо найденному). Тут поневоле задумаешься: а что, собственно говоря, лучше – активность или пассивность (такая вот!), проповедуемые эстрадой?..”.

Почему теперь я не присоединюсь к этому “фэ”? – Потому что предложение Зацепина и Дебренёва я полагаю нехудожественным, а иллюстративным, проповедью известного – авторам, по крайней мере, известного – ницшеанства. А Лебедев ницшеанство считает художественным (на иномирие явно намекает), но плохим идейно. Я же идеалы по качеству содержания не ценю. Для меня главное – подсознателен идеал или нет. Если нет – плохо. – Песня Зацепина и Дебренёва – плохая. Песня Макаревича – тоже, по той же причине.

 

Когда я всё это написал, я позвонил в Москву одной женщине, и она оказалась той, кто принесла еду в тот день на баррикаду. “Было страшно пули?” – “Да”. – “А разве не было это ощущением изъявления воли, а не прихода на войну, и, раз такое число народа, то не ясно разве, что стрелять не будут?” - “Нет. Были введены танки и неизвестно, какой им дан приказ. Я боялась”. – “Но пошли через страх”. – “Нет, пока шла, страха не было. Была злость, что хватит нами помыкать”. – “То есть ГКЧП казалось страшным?” - “Да”. – “А мне, глядя в телевизоре на лица танкистов было видно, что они стрелять не будут. Что им дан приказ не стрелять.” - “Я б так не сказала. Хоть я танков не видела. Потому что было много народа, и я была в той стороне, где их не было. Но мне очень не хотелось быть убитой”. – “То есть мысль о пуле была?” - “Да”.

И я ей признался о причине моих расспросов. Я прочёл ей стихотворение Макаревича. Оно ей понравилось. Я сказал, что в нём вижу пафос героизма и за это ему не верю. Она возразила, что так, как я прочёл, она пафоса не почувствовала, а почувствовала раздумье и что я очень хорошо его прочёл.

Назавтра пришло письмо от того, кто стал её мужем после той катастрофы:

"Да, 18 и 19 августа все были почти уверены, что вот-вот начнут стрелять. "Выдвинулась Кантемировская", "выдвинулась Таманская", "снайперы на всех крышах" и т.п. Вообще, было страшно”.

Я оказался побитым.

Что делать? – Я стал ещё раз проверять, когда вышел альбом с этой песней. И наткнулся на слова самого Макаревича о том дне:

"Когда всё это началось, мы были на гастролях. Мы прервали их, и я приехал домой, в Москву, а мне говорят: тебе Сашка Любимов звонил несколько раз, зовёт к Белому Дому. В Москве тогда работала одна радиостанция – “Эхо Москвы”, и оно всё время крутило мою “Битву с дураками” [песня 70-х годов]. Меня это дико тронуло, это было круто. Я собрался и поехал к “Белому Дому”. Меня звали в сам “Белый Дом”, но, когда я оказался внутри оцепления на ступеньках, народ так обрадовался, и я понял, что лучше остаться с ними…” (https://books.google.co.il/books?id=NcSGT38Z19YC&pg=PT477&lpg=PT477&dq=%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%BE%D0%BC+%22%D0%A3+%D0%BB%D0%BE%D0%BC%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B0%22+%D0%B0%D0%B2%D0%B3%D1%83%D1%81%D1%82+1991&source=bl&ots=P35zSfyQl-&sig=ACfU3U3sVxq2T_7TMsyCsm6vWtoB33fciA&hl=ru&sa=X&ved=2ahUKEwidw_C7yNToAhVFzBoKHRsTB2wQ6AEwAnoECA4QKw#v=onepage&q=%D0%90%D0%BB%D1%8C%D0%B1%D0%BE%D0%BC%20%22%D0%A3%20%D0%BB%D0%BE%D0%BC%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B4%D0%B0%22%20%D0%B0%D0%B2%D0%B3%D1%83%D1%81%D1%82%201991&f=false).

Обаяние массы. Я тоже плакал, когда хоронили, тех троих, что тогда погибли. Пусть и случайно, пусть я и был душой на противоположной стороне.

То есть, песня “Я смысл этой жизни вижу…” – от ума, от обдумывания происшедшего, от подведения его под привычный ницшеанский шаблон: героизм-исключительность, - под давно Макаревичу знаемое. То есть песня не от подсознательного идеала иномрия, как бегства из этого Скучного, Плохого-Преплохого мира.

6 апреля 2020 г.