Первую ночь я провел в Руане, в сельском доме, принадлежащем моему хорошему знакомому, работающему в Руанском университете. Это довольно большое здание, которое хозяин переделал из старого каменного хлева, построенного больше века назад. Хозяин, "по нашему" кандидат наук, своими руками убрал 20 сантиметровый слой навоза, настелил кафельный пол и надстроил второй этаж. Все это один в выходные дни, все кроме крыши, крыть крышу у таких зданий, длинных и сравнительно узких в плане - это серьезная работа, и крышу ему делал мастер.

Рядом живут обычные крестьяне, держат коров, овец, птицу, встают рано и ходят по двору в таких же войлочных куртках и резиновых сапогах, как и колхозники в России. С утра начинают кричать петухи, и чувствуешь себя если не в России, где деревня все-таки очень нищая, то в Прибалтике. Мне случалось жить на хуторе в Эстонии - очень похоже.

Нормандия с точки зрения некоторых французов - это не совсем Франция. Виноград там растет плохо, и вместо вина там производят яблочную брагу, которую называют сидром. Сидр хороших сортов, довольно слабый и сладкий, продается в шампанских бутылках и, видимо, производится по какой-то отточеной технологии, мне неведомой. Но как делают дешевый сидр, который продают в таких же пластиковых баллонах как и "Очаковское" пиво, я знаю. Яблочную брагу в России ставят в большой фляге, куда засыпают сушеные яблоки и сахар, после чего добавляют для закваски изюм, или, если надо быстро, - то дрожжи. Получившаяся шипучая и пенящаяся брага по воспоминаниям ничем не отличается от "традиционного" французского сидра. Как и в России, из браги делают самогон, он там называется "кальвадос".

Город Руан - столица Нормандии - испытал свой звездный час, когда на его центральной площади сожгли Жанну-д-Арк. Ей было тогда не то 18 не то 19 лет, и святая Иоанна была не единственной из сожженных ведьм. Правда в южной Франции жгли вроде-бы больше.

Я не психолог, и не знаю архитепический ли это образ - горящая женщина. На ум приходят только "в горящую избу войдет" что скорее всего не то, а также горящая жирафа Дали. Но Франция, единственной из всех стран, избрала пылающую женщину своим духовным знаменем. И благодарная природа вернула долг: этнический тип француженки довольно некрасивый, по крайней мере на русский вкус, француженка обычно смуглая с худым лицом и узкими бедрами. Но об этом совершенно забываешь, если увидишь ее глаза, когда она чем-то увлечена. Говорят, на огонь можно сколько угодно смотреть - тем более, если это огонь такого темперамента.

Для интеллектуалов, увлекающихся поиском первосимволов, Жанна-д▓Арк √ явный первосимвол французской культуры. На народе должно было навсегда оставить свой отпечаток зрелище сожжения этой девушки. Именно в то время рождалась французская нация, а первые впечатления - они навсегда. Французскому духу сродни образ огоня во тьме: пылающее сердце, пылающий терновый венец, пылающая Орлеанская Дева. Наверное и правда это было ночью. Огромный костер вспыхивал, гудел и трещал в порывах ветра, а толпа смотрела на молодое белоснежное тело. Оно не корчилось в огне, потому что было привязано к столбу.

Жанне-д-Арк принадлежат слова: "Если не я - то кто, если не сейчас, то когда". Во Франции мало красиво сделать, надо еще сказать что-то приличествующее. Это наверно латинская традиция: сразу на ум приходят римляне, которых ругали за то, что они убили себя не сказав при этом ничего достойного упоминания. Менее патетические случаи той же черты натуры русскому кажутся поверхностной хвастливостью. Но именно для русских полезно посмотреть на столь непохожий на нас народ, однозначно отвечающий на вопрос "быть или казаться?" - "казаться!". Французов интересует следующий по порядку вопрос: ╚Кто и кем прикидывается?╩ Одновременно французы с симпатией и радостным удивлением глядят на Россию столь же решительно приходящей к противоположному решению и все душевные силы отдающую следующему вопросу: "Что это значит - быть?".

Прославленый Руанский Собор изумляет в первую очередь своими размерами. Французы до известной степени стесняются этого строения, воспринимая его примерно как египтяне √ пирамиду, а Некрасов √ железную дорогу. Мне говорили о несчастных крестьянах, замученных при постойке этого величественного здания и о его ненужности. Мне кажется, что последнее не всегда было верно и в свое время, когда здание было полно прихожанами. Я видел площадь перед Донским Монастырем в пасхальную ночь.

Сейчас Руанский Собор пуст и служит для монументальной пропаганды христианской религии, чем похож на наш Храм Христа Спасителя. И там и там яркий электрический свет, и памятки при входе, разъясняющие роль основных предметов культа и положения христианской веры.

Внутри вдоль длинных боковых стен расположены многие часовни; в двух или трех идет вечерняя служба. Присутствует в общей сложности человек тридцать и от этого огромное здание, полное знаменитых витражей и резьбы, кажется еще более несуразным.

Высокий потолок поддерживают колонны, похожие на пальмы √ они похоже разветвляются наверху. Электричекие лампы освещают своды, и на ум приходит железнодорожное слово ╚дебаркадер╩.

Все меняется, если напрячь воображение и представить себе, как это могло выглядеть в XV веке. В те времена собор освящался свечами, и, наверно, свечи было непросто укрепить достаточно высоко. Внизу, где стояла толпа прихожан, было светло, но стволы колонн терялись во тьме. Здание так велико, что сотни и сотни людей могли стоять свободно, стены тоже были не очень видны, особенно зимой, когда темнело рано. Создавалось впечатление, что свечи освящают небольшой участок странного каменного леса простирающегося на километры во все стороны, и погруженного в ночь. И все это бесконечное пространство наполнялось музыкой органа и голосом проповедника, поскольку невидимые в темноте стены и свод создавали тем не менее хорошую акустику.

Сейчас ничего подобного практически не осталось. Новое католичество √ это религия, очень милая и домашняя. Настоящие службы часто проходят не в больших залах, а в небольших комнатах при храмах, куда французы ходят семьями. Православная служба по сравнению выглядит серьезной и страстной. Похоже, что католичество выбрало радость серьезной семейной жизни, как свою основную тему. Впрочем, я только дважды был при мессе и не знаю может бывает и по-другому. Конечно так как у французов приятнее, и в большинстве жизненных ситуаций полезнее, но кто знает, может ли такой ритуал утешить в безнадежном отчаяньи. А ведь именно из людей потерявших всякую надежду Русская Церковь отбирает верных.

Выставкой современной скульптуры на Елисейских Полях французская столица отмечает новое тысячелетие. В прошлый раз с ужасом ожидали новорожденного; сейчас религиозных фанатиков в основном сменили бухгалтеры, так что страх сменился радостью по поводу многих нулей. Отражая это чувство, современные скульптуры в основном жизнерадостны и игривы.

Другой идеей устроителей была интернациональная дружба, поэтому свои создания представляют художники из разных стран. По-моему, не более двух работ на нацию.

Проспекты на подобных мероприятиях я не беру, и мой взгляд - это взгляд случайного посетителя, каких на подобной выставке - большинство.

Экспонаты стоят под открытым небом в два или три ряда по обе стороны бульвара. Встречающиеся местами надписи гласят, что все это оригиналы, и поэтому не предназначены для троганья руками. Однако кое что можно и потрогать без особого вреда, например скопление огромных желтых глыб, сложенных причудливыми штабелями неизвестным художником. Прохожие прятались под этими плитами от дождя.

Радует глаз мощный фонтан, на вершине которой танцует большой серый шар. Эскиз этого творения можно найти в "Занимательной физике" Перельмана. Другой хитрый экспонат напоминает комнату смеха, когда-то бывшую в Парке Горького. Дорожка с двух сторон окружена стеклянной стеной, на первый взгляд похожей на зеркало. Однако это не зеркало, а заключенные в зеркальную раму многочисленные стеклянные шары метрового диаметра. Зритель озадаченно ищет свое отражение, пока не понимает, что видит то, что находится за стеной, да еще в вверх ногами.

Неподалеку грустно стоит решетчатый контейнер, наполненный строительным мусором. На его боках висят глубокомысленные таблички типа "История разрушения или разрушение истории?".

Австралийский автор привез свою "Корову на дереве" - пластиковая, в натуральную величину корова, взгромождена на натуральное, правда сухое, коряжистое дерево. Есть на выставке и живое дерево, растущее в огромной куче земли, наваленной прямо на асфальте и входящей в экспозицию. Творение принадлежит некоему японцу. В ветвях дерева пристроен яркий голубой лазер. Ночью должно быть очень красиво.

Но наибольшим размахом отличается работа, представляющая собой промышленную П-образную мачту со сторой где-то метров в пять, на перекладине которой висит собранный из железок четверонгий зверь, украшенный пышным мехом. То ли конь, то ли мамонт. Зверь той же породы, только мраморный лежит под мачтой. Набрел я на это изделие, расположенное поодаль, в патриотических поисках работы Ильи Кабакова. Может это и он сделал, однако ближайшая табличка сообщала, что называется все "Сецессия" и принадлежит какому-то зарубежному автору.

Доверия к табличкам у меня впрочем нет, поскольку их очень трудно было отнести к определенным произведениям искусства: обычно таблички прибивали к деревьям, метрах в 10 от ближайшего объекта, и ориентация таблички тоже имела какой-то смысл. Я так и не понял закон лежащий в расположении табличек, тем более, что пошел сильный дождь.

Вайль и Генис писали о поколениях читателей замиравших над фразой Тургенева "В дождь Париж расцветает как серая роза". Я искренне искал в себе возвышенные эмоции, но нашел только, что мне мокро, холодно и мерзко. Дрожа, и ругая текущие кроссовки я пошел в метро, так и не досмотрев выставку современной скульптуры до конца.